Красное знамя (рассказ)

Красное знамя.

(рассказ)

Автор Алексей Кряжинов.

Худосочный обоз из девяти саней медленно наползал на тягун.  На стылом воздухе жалобно ныли полозья, тяжело задышали лошади, а над их попонами, латанными разноцветными заплатками, заструилась тонкая пелена пара.

Было холодно, очень холодно…

Герасим Федорович, как самый старший, ехал последним. Он, стоя на коленях в розвальнях, правил лошадью. Сзади, на тощей соломенной подстилке, тесно прижавшись друг к другу, лежали три женщины: Тоня Чернова, Матрена Смалайкина и Васса Нагасова.

– Девочки! – Герасим Федорович повернул голову назад. – Как вы там? Небось, озябли?

– Ничего! – подала голос Матрена, самая бойкая из троицы. – Терпимо! На Суре не то было! Сам знашь…

– Может, вам надо пешочком чуть пройтись, чтобы хоть немножко ноги согреть? До деревни, ведь, ишшо далеко, пошшитай, километров шесть.

– Мороз – не колхоз, – неожиданно звонко пропела Матрена, – нечего бояться…

– …Одеялом в сорок метров будем укрываться, – подхватили Тоня и Васса.

– Но-но! Вы тут у меня не балуйте! – пригрозил Герасим Федорович.

– А что будет, если будем баловаться?  – игривые нотки заиграли в голосе Матрены. – Мужьям расскажешь? Не получится, Федорч – их у нас нет… у всех троих.

– Ты что, Мотя? – встревоженно приподняла голову Тоня. – Как такое можно говорить?

– Нет, нет, девоньки, – поспешила успокоить подруг Матрена. – Я имела в виду совсем другое…что наших мужей дома нет… что они на фронте. Так что, нашему бригадиру некому на нас жаловаться.

– Я и не думал жаловаться­, – начал оправдываться Герасим Федорович. – Откуда вы это взяли? Наоборот, я вас всегда хвалил.

– Знам, знам! – подала голос Васса. – А толку-то что?

– Как, что?! – не на шутку разозлился Герасим Федорович. – План на двести сорок процентов выполнили! Красное знамя завоевали!  Этого вам мало?

Но Васса, не по годам ершистая и упрямая,  не думала сдаваться.

– Ну и что? Что из того, что нам знамя дали? Вот, оно, свернутое, лежит здесь, в сумке. От него ни жарко, ни холодно – так, кусок красной материи.  Вместо него лучше кило муки дали бы. Или кило сахара для детишек. И то пользы было бы больше.

Неожиданно Матрена стала  на колени, навалилась на Вассу и стала ее шутя тумасить по бокам.

– Вот тебе! Вот тебе!

Но Васса сердито откинула руку Матрены.

– Ну, хватит! Нашла время для дурацких шуток!

– Эх, ты ничего так и не поняла, – шумно выдохнула Матрена, раздобревшая после рождения второго  ребенка. – С такими словами, ведь,  можно и загреметь в два счета

– Не волнуйтесь, бабоньки! – нарочито громко сказал Герасим Федорович. – Я не настучу. Подумашь, немного побаловались. С кем не быват…

– Эх, – раскинув руки, попыталась вытянуться Тоня, – приду домой и сразу же затоплю баню! Но сначала, конечно, поцелую дочку. Три месяца, считай, не видела ее. Соскучилась…

– А я после того, как Ваню забрали на войну, никак не могу мыться в бане, – Матрена подобрала несколько сломинок и жадно понюхала.

– Почему? – спросила Васса.

– Все вспоминаю мужа. Мы же с ним обеих дочерей заделали в бане.

– А мы на печи, – подала голос Тоня.

– Потому что там тепло? – улыбнулся Герасим Федорович.

– Не из-за этого: печь не скрипит.

– Ха-ха-ха! – заглушая фырканье лошади, которая почуяла запах родной конюшни, раздалось за спиной Герасима Федровича.

Когда все отсмеялись, Матрена ткнула рукой в спину возничего.

– Федорч, а Федорч!

– Чего тебе?

– Признайся: почему ты нас троих посадил в одни сани?

– Агитбеседу хотел провести, – буркнула Васса.

Возничий ничего не ответил, только резко встряхнул вожжи.

– Но! Давай! Чё, плетешься! Домой, ведь, едем! Домой!

Как только перевалили за тягун, лошади ускорили шаг.

Герасим Федорович повернулся лицом к спутницам.

– Ну, что ж, можно и агитбеседу провести. Вот что я вам скажу. Васса, насчет знамени ты, может, и права. Оно, знамя, действительно, всего лишь кусок красной материи. Из него даже платье не сошьешь. Но, вот, подумай сама. Вырастут твои дети, дети твоих детей, потом – их дети. Думашь, они не будут гордиться вами, ведь именно вы его завевали?

– Ох, Федорч, – грустно покачала головой Тоня. – Ох, и агитатор ты, каких еще поискать! Рассмешил… Кому мы будем нужны к тому времени? Да и доживем ли до тех лет?

– Я, точно – нет. Мне, ведь, бабоньки, неделю назад, как раз под Новый год стукнуло полста лет. А вы – уж поверьте мне, старику – доживете. Ей-богу, доживете.  И Победу увидите, и…

Герасим Федорович вдруг схватился за горло, будто хотел вырвать застрявший комок. Но его выручила Васса.

– Коли так, почему ты, Федорч, не повесил знамя на головных санях? Помнишь, как в тридцать девятом сдавали хлеб государству? Со знаменами, с лозунгами на машинах и телегах! Радовались ведь! Как не радоваться? План перевыполнили!  А что осталось в колхозном амбаре? Ничего! Даже мыши от голода передохли!

– И правда, – вдруг поддержала подругу Матрена, – почему мы не повесили знамя на передних санях? Въехали бы в деревню, как герои. Пусть все видят. Может, остановимся, да повесим знамя? Крикни, чтобы остановились.

Герасим Федорович снял меховые рукавицы и вспотевшей рукой приподнял шапку повыше, на лоб, вдруг предательски покрывшийся холодным потом.

– Начальник, че молчишь? – задорно вскинула голову Матрена.

А что сказать Герасиму Федоровичу? Нечего…

 

Колхозу имени Мичурина достался трудный участок. Это бригадир Кудрявцев понял сразу, как только замначальника стройки, военинженер третьего ранга, у которого на черной петлице гимнастерки, казалось, застряла одинокая плашка, ткнул кончиком указки в карту.

– Вот за этот участок будет отвечать колхоз, – военинженер поправил очки на узкогорбатом носу и сверился со списком, – имени Мичурина.

Капитан поднял голову и оглядел участников совещания. – Председатель колхоза товарищ…м…м….Иванов здесь?

– Я за него!  – Встал с места Герасим Федорович. – Кудряев Герасим Федорович, бригадир второй бригады. Товарищ Иванов заболел. Вчера положили в больницу.

– М-да, – как от зубной боли, поморщился военинженер и бросил недовольный взгляд на тучного мужчину в галстуке, сидевшему рядом за столом. – Товарищ  Алхазов, это уже третий случай. В чем дело?

Алхазов заерзал на стуле.

– Исправим ситуацию, товарищ Осадчий, обязательно исправим.

Алхазов растерянно оглядел зал, где сидели участники совещания, и зацепился взглядом за Герасима Федоровича.

– Правильно я говорю, товарищ…товарищ Кудряев?

– Ну…как вам сказать? – растерялся Герасим Федорович.

– Уточняю: я правильно говорю, товарищ бригадир?! – повысил голос Алхазов.

– Правильно, товарищ зампредоблисполкома! – по-военному четко ответил Герасим Федорович.

– Вот это совсем другой разговор! – с довольным видом выпрямил спину Алхазов. – Учтите, товарищ Кудряев, да и все члены партхозактива, я лично, причем, ежедневно, буду контролировать  ход строительства оборонительной линии. Кровь из носа, но постановление Совнаркома и бюро ВКП(б ) должно быть выполнено. Крайний срок – январь сорок второго года.  Понятно, товарищи?

– Понятно, – невнятно загудел зал.

Алхазов встал со стула, подошел к краю дощатой сцены.

– Товарищи! Будем работать стахановским методом. На каждом участке надо создавать специализированные группы. Впереди пойдут группы, расчищающие снег. Их надо будет снабдить деревянными лопатами. После них пойдут группы, которые будут ломами долбить землю. Туда надо ставить самых выносливых и сильных. Завершающая операция – обустройство  траншей.  На ней будут задействованы  мужчины. Там, где их нет, придется ставить женщин.  Это – пока предварительно. Многие детали обсудим на месте. Вопросы есть?

Из последнего ряда поднялась рука.

– Инструментами централизованно будут снабжать?

– А питанием? – спросил кто-то.

– Да, – твердо ответил Алхазов. – Будут организованы и снабжение инструментами, и горячее питание. Это – не ваша забота.

 

Как только заехали в лес, лошади сами, без команды, перешли на медленный бег. Верхушки деревьев, схваченные серебристым инеем, кристально вспыхнули в лучах предзакатного солнца.

Женщины на время умокли – то ли от усталости, то ли охваченные радостью от ожидаемой встречи с домом.

А Федор Герасимович все думал.

Все же он  молодец – как-никак колхоз завоевал знамя. Если бы не он, ничего этого не произошло бы.

Хорошо, что он тогда не пошел на поводу зампредоблисполкома и велел взять из дома все инструменты.  Да, как и обещали, привезли лопаты: и деревянные, широкие, и штыковые. Все – новые. Но радости от этого было мало. Лопаты для расчистки снега и черенки к штыковым лопатам оказались изготовленными из свежей древесины, а потому тяжелыми.  Из-за этого женщины быстро  выматывались. А вот на участке колхоза имени Мичурина работа шла споро, потому что лопаты, хотя и выглядели неказисто, были значительно легче и копатели не так сильно уставали.

На участке, за который отвечал Кудряев, даже землю долбить было легче. Герасим Федорович сразу понял, что слепо следовать указаниям начальства не следует. Он смекнул, что, если расчисть снег по всей длине линии,  оголившаяся земля на сорокаградусном морозе еще глубже промерзнет, а потому запретил заранее снимать с нее снежное одеяло. Задумка удалась: пока другие за день вынимали пять кубов земли, «мичуринцы» умудрялись выдать «на-гора» почти в два раза больше.

Но главный козырь Герасима Федоровича был в другом.

Как-то на планерке, на котором подводили итоги работ за полтора месяца, Алхазов поднял с места ответственного за участок, который примыкал к участку колхоза имени Мичурина.

– Товарищ Авдеев! – Опустил мощный кулак на наспех сколоченный стол Алхазов. – Почему вы план не выполнили на сто пятьдесят процентов, как обещали? Отвечайте!

Авдеев не спеша извлек из кармана полушубка расшитый кисет, повертел его и снова положил в карман.

– Кирилл Иваныч, – вырвался из груди тяжкий вздох. – За эти три недели пять похоронок привезли. Вой стоит… Женщины стали вдовами…Плачут…Какая тут работа?

Алхазов указал рукой на Герасима Федоровича.

– А почему у Кудряева женщины не воют, а работают? У них, думаешь, мужья не воюют на фронте? Не погибают?! Отвечайте!

Авдеев ничего не сказал, лишь снова полез в карман за кисетом. За него мог бы ответить Герасим Федорович, но не ответил.

…Нет, все-таки он – молодец. Самое главное, все предусмотрел. Первым делом, перед отъездом строго-настрого запретил почтальону не разносить по домам похоронки. Их, конечно, почтальон доставлял, но не во все дома. Если похоронка поступала в адрес тех женщин, которые на Суре рыли окопы, почтальон их складывал отдельно, плотно заворачивал в газету, и с оказией предавал Кудряеву.

Именно эти похоронки сейчас вез домой Герасим Федорович.

В трех конвертах лежали три похоронки.

Сзади него, полулежа, чуть слышно переговариваясь между собой, ехали три женщины – самые работящие.

…До деревни оставалось полкилометра.